— Значит, говорят, что риска никакого?

— Вроде как в открытую поведут, через охрану, зачем-то надо сейф германского производства взломать, только непонятно мне, в чём выгода-то и зачем угрожать, если всё чисто. Платят за это пятьдесят червонцев, да ещё человек со мной пойдёт, с бунками, вроде как подмастерье, а второй на улице останется. Вот только ты понимаешь, складываю я три и три, а получается пять. Какой резон им мне платить, если просто пригрозить могли.

Травин усмехнулся.

— Ты всё верно решил, — сказал он, — нельзя бандитам спуск давать, может, второго раза и не будет, для спокойствия твоего сказали. Только пойдёшь ты не один туда, дай только время, я кое за чем сгоняю, и буду вас там ждать. Где оно, это место, находится, и когда вы туда отправляетесь?

— Вот это и есть самое странное, заявиться туда надо в шесть утра, аккурат перед рабочей сменой. А если ты за ружьишком решил сбегать, то не трудись, — Фомич поднялся, — пошли, покажу кой-чего.

Надю Матюшину почти перед самым концом смены противная завотделением Черницкая заставила документы на анализы подшить и пациента отвести на клизму, а сменщица её опоздала, так что когда девушка вернулась домой, на часах была четверть одиннадцатого вечера.

У Матюшиных сохранились две комнаты и кухня, а ещё собственная ванная комната, что по нынешним временам было почти роскошью. На кухне стоял кувшин с молоком, рядом на деревяном подносе пирог с рисом и яйцами был накрыт полотенцем. Настя налила стакан молока, отломила от хлеба горбушку, достала раскладушку из крохотной кладовки. Мать, с тех пор как заболела, занимала отдельную комнату, Настя не хотела её тревожить. Вот и сейчас она тихонько открыла дверь, посмотрела, всё ли в порядке. Мать не спала, сидела в кресле и вязала.

— Пришла, доченька? — спросила она.

— Да. А Ваня где?

— На работе до сих пор, совсем себя не бережёт.

Надя подошла, села рядом, пощупала у больной пульс, тот был прерывистый, на лбу выступила испарина, пальцы, стоило взять руку и подержать на весу, дрожали. На комоде стоял ящичек, оттуда медсестра достала шприц, из пробирки со спиртовым раствором — иглу, набрала магнезию.

— Спасибо, дочка, — мать поморщилась от укола. — Дай Бог тебе здоровья.

— Это я виновата, — Надя погладила маму по руке, — задержалась в больнице, ведьма наша заставила. Настойку, которую тебе Фомич дал, пьёшь?

— Пью, только ими и спасаюсь.

— Ты с ней осторожно, максимум пять-шесть капель в день, он меня недавно встретил, ещё раз предупредил, что иначе отравишься. То, что делать тебе ничего нельзя, забыла?

— Ох, — женщина вздохнула, — лучше я себя чувствую, лучше. На поправку пошла. А к тебе кавалер приходил сегодня, видный из себя, высокий.

— Ко мне?

— Он сказал, что к брату твоему, но я ж вижу, что тебя заходил проведать, иначе зачем ему сюда заходить, шёл бы сразу в суд.

— А как его звали?

— Да не успела я спросить, он только глазами зыркнул, и ушёл. Светлый такой, глаза серые и добрые. Или я ошиблась?

— Не знаю, — Надя мечтательно улыбнулась, — есть один, только я ещё не поняла, нравится мне он или нет.

Сергею нравился маузер. У Мухина на чердаке морга был целый арсенал, два нагана, три немецких пистолета — два Дрейзе М1907 и один Майнлихер М1901, и две винтовки, Маузер 1898 года с прицелом Фидлера и карабин Мосина 1910, переделанный под германский патрон.

— Ты где такое богатство наскрёб? — Травин положил обе винтовки на дощатый верстак. — Неужто с самой войны хранится?

— Да какой там, — Мухин достал две пачки винтовочных патронов. — Ты по лесам походи или вон крестьян потряси, чего только нет, город-то под немцами был и под чухонцами. Патроны достать сложно, но по сотне для каждого есть. Винтовку решил взять?

— Нет, — Сергей с сожалением поглядел на маузер. — Где, ты говоришь, встречаетесь с этим Фомой?

— Возле ломбарда, рядом с памятником бывшим.

— Для винтовки заранее надо приглядеть, где расположится, и место лучше открытое, а если проследить надо, с пистолетом удобнее. Значит, майнлихер или наган. Ты пустой пойдёшь?

— Само собой.

— Возьму штайровскую машинку, она точнее и тише. Буду на месте в пять, ты, как рядом окажешься, в сторону Троцкого посмотри, если затылок почешешь, вмешаюсь, если нос вытрешь, буду следить на расстоянии. Только гляди, не перепутай.

Глава 13

Глава 13.

Купец второй гильдии Георг Францевич Викенгейзер при самодержавии был в Пскове личностью знаменитой, именно с его нелёгкой руки в городе появились трамвай, водопровод и первая телефонная линия. Трёхэтажный дом на улице Сергиевской он построил в 1879 году, в здании помимо доходных помещений были зрительный зал и сцена. После революции дом передали сначала агитационному театру, потом клубу национальных меньшинств «Труд», а часть здания, примыкавшего к дому архитектора Гермейстера, занимал райселькредитсоюз. Естественно, ни самого купца, который умер ещё при царизме, ни его наследников, сбежавших за границу, ранним утром третьего мая в доме не было, а были трое вооружённых красноармейцев и двое сотрудников Союза — старший кассир и управляющий. Кассир зевал, управляющий пил крепкий чай с сахаром, стрелки на часах, висевших над конторкой, показывали пять часов сорок пять минут.

Сергей вышел из дома в начале шестого утра. Ночью ему снился странный сон, будто бы именно из-за того, что в Страстную пятницу он веселился вместе с комсомольцами, жизнь пошла наперекосяк. Вместо размеренного течения рабочих и выходных дней, горячих ужинов, массажа в бане по пятницам и походов с Варей в театры и кино в остальные дни, он ввязался в какую-то детективную историю, с убийствами, беглыми ворами, черноволосой женщиной-врачом и таинственным конвертом, адресованным аж самому всесоюзному старосте Калинину. И когда проснулся, понял, что почти всё в этом сне — правда.

Ночью основательно подморозило, удачно купленные ботинки крепко цеплялись грубой подошвой за псковскую мостовую, Сергей сделал крюк, повернув сразу после пролома на улицу Свердлова, и подошёл к дому, где только недавно поймал грабителей, со стороны Володарского. Из-за мороза и близости рек город накрыл туман вперемешку с угольным дымом, который англичане называли коротким словом «смог», он окутал Псков и окрестности так, что с рассветом разглядеть что-то дальше двадцати метров было сложно, но восходящее солнце дробило муть своими лучами, и с каждой минутой становилось всё яснее.

На углу соседнего дома стояла будка, в которой раньше сидел околоточный, а теперь старик из ночлежки чистил и чинил ботинки прохожим, всё своё нехитрое оборудование он уносил с собой, и будка стояла открытой. Там Сергей и укрылся.

Мухин появился из тумана в половине шестого, он подошёл к постаменту, оставшемуся от памятника Александру Второму, уселся на гранитный обломок и закурил. Ждал он минут двадцать, со стороны Октябрьской улицы появилась пролётка, а на ней — два человека. Один из них сгрузил на землю большой чемодан на каучуковых колёсах, взял Мухина под локоток и повёл за собой, а второй остался сидеть на козлах возле бывшего памятника. Травин было хотел пойти за Мухиным, но тот вместе с провожатым поднялся на крыльцо клуба нацменов, и скрылся внутри.

— Ленинградский областной союз кредитных кооперативов, — Фома продемонстрировал удостоверение с собственной фотографией, открыл чемодан, показал красноармейцу. На чёрном бархате лежали механические приспособления и ломик. — Ну что, товарищи, вроде уже обговорили всё, приступим.

— Позвольте, — кассир снова зевнул, — да, бывает, заедает ящик, так лет ему сколько, и раньше шалил, так ведь всё в целости и сохранности. К чему эти проверки, если уж надо менять, так меняйте сразу.

— Вы, гражданин, рассуждаете с буржуазной точки зрения, — Фома обиделся, — нет у пролетарского государства таких средств, чтобы везде сейфы и несгораемые шкафы менять. Поэтому мы и производим поверку, не беспокойтесь, это займёт не больше часа. Потом мы составим акт, и следующих проверяющих ждите не раньше, чем через два года, это если сейф ваш в порядке. Ну а если нет, придётся заменить, только за прошлый месяц всего три сейфа списали, остальные оказались в полнейшем порядке.