Сама Екимова тоже невинной жертвой больше не выглядела, раз к ней Сомов заглядывал минимум два раза. Откуда Лессер про два раза знал, из бумаг ясно не было, в допросе Лакобы только один случай упоминался, тем не менее какие-то связи с бандитом у Глаши были, и хорошо если только личные. Могла ведь и что-то адресованное тому же окрсовету взять, или адмотделу, не все письма напрямую фельдсвязью шли, что-то и через почту проходило.

— А это что? — Сергей вытащил последние два листа из своей папки.

Лессер зачем-то опросил Варю Лапину, Матюшину не доверил. Варя рассказала, как впервые встретила Сергея, когда у них начались отношения, где ходили в Пскове, почему разбежались. Залез Лессер и в её прошлое, но тут Варя уверенно отвечала, что ни в каких антисоветских организациях не состояла, работала учительницей сначала в Нарве, потом в Ревеле, а как Эстония стала самостоятельной, вернулась в Псков, к отцу. Ответы следователя устроили, он поставил плюсы на обеих листах, и только рядом с ответом о возвращении знак вопроса, впрочем, неуверенный и даже без точки. Правда, сверху написал, что проверить надо у какого-то Меркулова, но кто это, Травин не знал.

Толстая тетрадь, которую Сергей позаимствовал у Лизы, была исчеркана до половины, держать у себя дела представлялось опасным и ненужным, Травин сложил их в портфель, добавив от себя один лист, и выглянул на улицу, узнать, когда закончится Лизина минутка.

— А она у нас, — соседка как раз вынесла таз с разваренной крупой, и раскидывала её курам, — играют они в свержение царя, ух, чуть горницу не разнесли. Да вы не беспокойтесь, мы присмотрим, где пяток, там и дюжина. Уж не знаю, как вас просить, только телега у нас сломалась, там бы раму сварить. Федька-то её разобрал, чтобы, значит, время не терять, а сам не может, боится.

Травин пообещал, сварочный аппарат был у соседей в двух домах ниже к реке, люди в слободе хоть и говорили друг про друга всякое, и ссорились, и дрались иногда, но при возможности жили дружно и помогали если было чем.

На почтамте Сергея встречал только телеграфист, больше никого на рабочих местах не было, сортировщицы и учётчицы разложили корреспонденцию для утренних письмоносцев, отдельный мешок — с накопившимися за неделю письмами и мелкими посылками из-за границы, и ушли. Травина это вполне устраивало.

Он сложил дела стопкой, завернул их в лист серой бумаги, обвязал бечевой и запечатал сургучом, проставив датой последний день апреля. Написал адрес ОГПУ на лицевой стороне, кое-как скопировав почерк Лессера. Корреспонденция для органов власти регистрировалась в особых журналах, но без адреса отправителя никто бы этого делать не стал, так что Сергей повалял конверт по полу, придавая ему потрёпанный вид, и положил в общую стопку, туда, где лежали письма для окрсовета. А потом прошёл в аппаратную, там Бернис, обложившись лентами, расшифровывал точки и тире.

— Фёдор Петрович, есть минутка?

— Конечно, — Бернис оторвался от бланков, потёр красные глаза. — Сейчас затишье, а то сегодня ночью молнии в окрком шли одна за другой, Шульман, бедняга, ругался и матерился, когда смену сдавал.

— Помните пятницу перед Пасхой, вы тогда ещё дежурили ночью? Ничего необычного не было?

Бернис задумался, Сергей внимательно следил за его реакцией, но ни испуга, ни желания что-то скрыть не увидел.

— Нет, — наконец сказал он. — Ничего не было. Вот помню неделей раньше милиционер ночью делал обход, вроде как привидение увидел на втором этаже, хоть комсомолец и не должен верить в потусторонние силы.

— А вы?

— А я, Сергей Олегович, за пятьдесят лет чего только не навидался. Меня ни привидениями, ни прочими Виями не пронять. Штору ветром качнуло, вот он и вообразил невесть что, начальствую своему звонил, но то приказало глупостями себе голову не забивать, хорошо, что в органах есть разумные люди.

— Окна должны быть по инструкции закрыты, разве не так?

— Вам лучше знать, товарищ начальник, только это извечный русский бардак, вот, смотрите, как Игнатьев ведёт журнал расхода лент. Он же ждёт конца смены, а потом подсчитывает, разве это порядок? А Шульман? Вы меня извините, Сергей Олегович, он курит прямо здесь. А если пожар, нерасшифрованные сообщения из Ленинграда и Москвы? Нет, с тех пор как вы пришли, что-то изменилось, но порядка всё равно нет.

— Товарищ Бернис.

— Да, — прервался телеграфист.

— Будет время, составьте докладную. А я сделаю оргвыводы.

— Конечно, — просиял Бернис, — я там всё напишу, будьте уверены.

Этот Бернис был прав, стоило чуть вожжи отпустить, и народ пускался во все тяжкие, правда, если обычную сортировщицу Травин мог выставить на улицу росчерком пера, уведомив профсоюз, то с телеграфистами такое не прокатило бы, они были отдельной кастой на почте, мало того, что абы кого на это место не возьмёшь, так еще и претендент на работу проходил через проверки по линии НКВД и Наркомпочтеля.

На улице наконец распогодилось, следующий день обещал быть тёплым и ясным, Травин добрался до Ботанического сада, перешёл дорогу, пропустив подводу с бидонами молока, и через минуту звонил в дверь морга второй совбольницы. Пронзительный электрический звонок было слышно, наверное, в Опалишино, но Фомич открыл дверь только через пару минут.

— Проходи, — сказал он.

Санитар-костоправ был не в духе, он провёл Сергея в прозекторскую, где на стене ещё оставались следы крови Лессера, уселся за стол, закурил.

— Выкладывай, — Травин сел напротив него.

— Тут такое дело, командир, — Мухин с каждой секундой терял решительность, — даже не знаю, как сказать.

— Убил кого?

— Нет, ты что. До этого пока не дошло.

— Ты, Мухин, сам на себя не похож, — жёстко сказал Травин, — не темни, потом жалеть будешь.

— Да я хотел попросить тебя, ежели что случится, за Варей присмотреть, а теперь думаю, дурацкая это была затея, она и сама за собой приглядеть может. Так что прости, в общем, может так случиться, что из города я уйду.

— Соскочить не получится?

— Что?

— Ты же на блатняк подвязался, разве нет? Я в твои дела не лезу, но если ты кого пришить решил, или ломануть, подумай, стоит ли того.

— По молодости, — Мухин раздавил окурок о стол, достал ещё папиросу, — грешки у меня были в Самаре и ещё кое-где, а намедни заявился ко мне один, под делового косил, мол, знают про меня, и работу хотят предложить. А если откажусь, неприятности будут. Ну я его потрепал чуток, так, не сломал даже ничего, а потом второй пришёл, здоровый, навроде тебя, но пожиже, и рассказал, каким путём Варя в школу идёт, а потом из школы домой, где живёт, даже когда в лавке отоваривается. И, мол, что если я с ними не пойду, с ней может что-нибудь случиться.

— И ты её тут бросить решил, а сам свалить?

— Нет, они же наверняка оба двое пойдут со мной, там я их и кончу, мразей, а потом сбегу.

— А сможешь?

— Это ты навыки небось подрастерял, а я трупы кажный день божий потрошу, не бойся, рука не дрогнет. Деньжат я поднакопил, не пропаду, а потом за Варей вернусь.

— Отличный план, — серьёзно сказал Травин. — Только ты не подумал, что есть у них главарь, который сам не светит рылом своим, и людишек у него не двое, а поболее?

Фомич треснул кулаком по столу.

— Кишки из них вытяну, — сказал он, — размотаю, всё мне выложат, как на исповеди, кто и что.

— Ты лучше скажи, чего от тебя хотят.

Мухин, по его словам, до революции промышлял сейфами, всё было, как он утверждал, чисто и гладко, пока не попался, да ещё на мокром деле, и после этого завязал. В подробности он не вдавался, да и не стал бы никто ему сейчас статью шить, за прошлые дела. Просто пригрозили, что в покое не оставят, если он сейфы не вскроет. Два, один вот уже сейчас, а второй на днях.

— Бают, что надо только подняться, шниф ломануть и уйти, ничего не брать, — Мухин сжимал и разжимал кулаки. — Я ж не практиковался давно, хрен знает, получится ли. Да и лезть сейчас, а потом опять придут, стоит только на крюк сесть. Мочить их придётся, как пить дать.